"Гравюра такое же большое искусство, как живопись. . ."
А. П. Остроумова-Лебедева Автобиографические записки.
"Я видел на выставке вашу гравюру.
Она поразила и глубоко тронула меня. . .
Она поразила меня правдой и силой,
давно мной не виденными."
Б. Лавренев. Гравюра на дереве.
Оригинальная гравюра на дереве, создаваемая художниками Ленинграда в течение более шестидесяти лет, — одно из великолепных достижений советского графического искусства. Творчество основоположников ленинградской школы ксилографии П. А. Шиллинговского и А. П. Остроумовой-Лебедевой нашло свое продолжение и развитие во многих работах их учеников и последователей (сколь ни разнились их творческие индивидуальности) — Н. А. Бриммера и Н. К. Фандерфлит, Н. В. Алексеева и С. М. Пожарского, С. М. Мочалова и Г. Д. Епифанова, Э. А. Будогоского и Ю. П. Мезерницкого и ряда их коллег. Плодотворно работая в 1920—1950-е годы, они передали эстафету искусства ксилографии молодым художникам, пришедшим им на смену. Процессы развития гравюры на дереве, создававшейся и создающейся в Ленинграде, интересны и не всегда легки для изучения и понимания: эти процессы протекали неравномерно и давали неравноценные результаты — от высоких достижений в искусстве 1920—1930-х годов до сравнительно скромных итогов в 1950-х годах.
Ленинградская гравюра как художественное явление не выступает изолированно от произведений и процессов, имеющих место в практике других советских мастеров, и прежде всего москвичей: огромный теоретический и практический вклад, сделанный в искусстве великим художником В. А. Фаворским, в разных формах находит отражение в творчестве ленинградцев. Это и решение проблемы пространства, и обостренное чувство материала, и архитектоника композиции, и ювелирное техническое мастерство, и поиск органичного синтеза изображения со шрифтом и элементами книжного оформления.
Творческий подъем, отчетливо наметившийся в 1960-е годы, дал целый ряд новых имен художников-ленинградцев, с успехом продолжавших работать в трудном и прекрасном искусстве гравюры на дереве.
Художники-ксилографы Ленинграда, это, как правило, выпускники трех учебных заведений: Института живописи, скульптуры и архитектуры имени И. Е. Репина, Ленинградского отделения Московского полиграфического института и Высшего художественно-промышленного училища имени В. И. Мухиной. Произведения этих ксилографов позволяют говорить о несомненных успехах в возрождении — на качественно новом этапе и уровне — и развитии лучших традиций ленинградской школы гравюры на дереве. Суть этих новаций, кратко говоря, — в расширении тематического диапазона, в раскрытии новых художественно-технических возможностей ксилографии (в том числе цветной и обрезной), в выявлении своеобразия творческого лица их авторов, в сближении гравюры с книгой. Одна из характерных черт именно ленинградской школы ксилографии состоит в бережном сохранении (и последующем развитии) богатейшей петербургской художественной традиции (в первую очередь, «Мира искусства») с ее вниманием к изяществу в прорисовке деталей, к филигранности техники и, прежде всего, в любви к книге, ее иллюстрированию и оформлению. Пристрастие ленинградцев к изучению и отображению памятников архитектуры своего города и, в частности, шедевров архитектурного творчества XVIII—XX веков общеизвестно. Это также несомненная особенность ленинградской гравюры на дереве.
Можно с удовлетворением отметить несколько отрадных особенностей работы ленинградцев в гравюре на дереве. Во-первых, это широта тематического, исторического и географического диапазона произведений: пейзаж Ленинграда соседствует с картиной стройки атомной электростанции, пирушка лицеистов — с портретом английского поэта. Во-вторых, это живая связь с современностью, с рассказом о наших современниках, их трудах, заботах, поисках (работы В. И. Сердюкова, Д. К. Титова). В-третьих, это полное любви и уважения отношение художников к сокровищам мировой и отечественной литературы и, как следствие, иллюстрирование книг Петрония и Джона Донна, Э. По и О. Бальзака, Н. С. Лескова и Ф. М. Достоевского, А. Н. Толстого и А. А. Фадеева. В-четвертых, неизменная привязанность к пейзажу (В. И. Сердюков, О. А. Почтенный, Д. П. Цуп, Д. П. Бучкин) национальному, русскому— будь то Ленинград или далекая российская деревушка. В-пятых, работа художников над гравюрой для книги как целостного художественного организма (Н. А. Львова, В. В. Бродский , В. В. Тамбовцев, П. Г. Татарников).
Хотя известность ленинградской ксилографии в прошлом принесла, прежде всего, книжная графика (гравюры на дереве—иллюстрации и гравированные же элементы оформления книги), ныне соотношение станковой и книжной гравюры не в пользу последней.
Поэтому, не принижая роли станкового эстампа разного рода — от портрета и пейзажа до жанровой композиции и натюрморта, — с сожалением приходится отметить, что он, при своих неоспоримых художественных достоинствах, порой чрезмерно «затеняет» графику книжную. Тем не менее заслуги работающих в нем художников неоспоримы.
К основательно забытому в практике ксилографов емкому, значительному по образному и тематическому звучанию портрету современника обратился В. И. Сердюков, художник большой одаренности, редкой взыскательности, неустанного трудолюбия и поразительного технического мастерства (кстати сказать, несомненно, лучший художник-реставратор досок, нарезанных в свое время такими классиками советского искусства, как А. И. Кравченко, Н. Н. Купреянов, Н. И. Пискарев). Портрет лауреата Ленинской премии профессора В. В. Новожилова (1971) работы Сердюкова доносит до зрителя образ энергичного, умного, приветливого человека— интеллигента, крупного ученого. Тактично намечая среду, в которой живет и трудится этот человек (мир книг на стеллаже, книжный шкаф, кипа бумаг на рабочем столе), художник выделяет как главное фигуру человека — энергичной лепкой, сочным пятном, уверенной линией. Композиция, лишенная традиционной для портрета рамки, смотрится цельно и естественно.
«Материалы в гравюре — дерево и резец, которые дают право думать о красоте, заключающейся в линии, способной выражать все на свете — и чувство, и форму, и темперамент художника, и песню — все. Одним словом, линия есть одухотворенные, реально выраженные внешнее впечатление и внутреннее чувство, и, может быть, невыразимой красоты. Это и есть главная сущность гравюры. Линия и совокупность линий», — так писала A. П. Остроумова-Лебедева в 1899 году. В этом высказывании замечательного мастера гравюры не отмечены те качества ксилографической выразительности, которые ясно видны уже и в творчестве Остроумовой-Лебедевой, — пятно с его сочностью и мощью и, конечно, цвет. Богатейший опыт работы советских ксилографов за шесть десятилетий (и, прежде всего, превосходные творческие достижения самой Остроумовой-Лебедевой) позволяет ныне сделать такое дополнение со всей определенностью и доказательностью.
Один из прекраснейших городов мира — Ленинград — уже многие десятилетия продолжает волновать и привлекать художников своей архитектурой — и всемирно известными, хорошо сохранившимися классическими ансамблями, и такими уголками, до которых не сразу доберется даже старожил.
Поэтами Ленинграда, обязанными быть достойными памяти А. П. Остроумовой-Лебедевой — классика советского искусства, воспевавшего наш город с таким мастерством, выступают художники разных поколений. Наибольших успехов в этой области добились B. И. Сердюков и В. В, Тамбовцев. Первый из них работал в черно-белой и цветной гравюре на дереве. Его листы, посвященные Зимнему дворцу и Смольному, арке Главного штаба и крейсеру «Аврора», строги и точны по рисунку. Здесь Ленинград — в полном блеске своих историко-революционных памятников и архитектурных шедевров. Наряду с такими сюжетами Сердюков любит открыть для себя и для зрителя и гораздо менее известный уголок города, будь то Новая Голландия или старые корпуса Александро-Невской лавры. В гравюре «Лавра» (1977), напечатанной с четырех досок, он передает прелесть архитектуры XVIII века, подчеркивая ее цветовое изящество и оттеняя строгость архитектурных форм рисунком живого дерева на первом плане.
В. В. Тамбовцев ставит перед собой иные задачи: характер городского пейзажа (например, в серии «Мосты Ленинграда») он раскрывает порой через самые неэффектные, затерянные в старых кварталах уголки города. Но передает он их с намеренным подчеркиванием объема и пространства, с усиленным вниманием к выявлению специфики графического листа. Так, в листе «Пикалов мост» (1974) сочные пятна соседствуют с белизной бумаги, дающей словно свечение вокруг людских фигур и архитектурных деталей; геометрически строгая штриховка контрастирует со свободно курчавящимся белым штрихом.
Подчеркнутая материальность среды, предметность архитектурного мира напоминают здесь скорее о пластической мощи гравюр В. А. Фаворского 1920-х годов, чем о более сдержанной манере, об особенностях ленинградской традиции, связанной с именами П. А. Шиллинговского и А. П. Остроумовой-Лебедевой. Но — и в этом достоинство исканий Тамбовцева — его гравюры, конечно, и «петербургские» в своей поэтической недоговоренности и ясности одновременно, в высокой графической культуре.
Творчество заслуженного художника РСФСР А. А. Ушина хорошо известно и любимо зрителями как у нас в стране, так и за рубежом. В первую очередь, это объясняется тем, что художник в своих графических сериях неоднократно и с большой убеждающей силой рассказал людям о великой и трагической эпопее —жизни и борьбе блокадного Ленинграда. Сам переживший блокаду, он вслед за поэтом мог бы повторить: «Нам в сорок третьем выдали медали и только в сорок пятом — паспорта». И, словно в контраст теме войны, вторая тема — рассказ о мире, о труде, о строительстве новой жизни. Вот и в гравюре «Новостройки. Комендантский аэродром» (1980) Ушин показывает бурный рост старых окраин Ленинграда. Язык его листов отличается сочностью и плотностью черного цвета, яркостью контрастов линейных элементов. Примечательно, что в 80-е гг. художник чаще работает на пластическом линолеуме, выразительные возможности которого не столь широки, как при гравировании на дереве, хотя это самоограничение технических приемов не снижает художественного уровня и своеобразия стиля мастера.
О. А. Почтенный, с равным успехом работающий в гравюре на дереве и на линолеуме, большое внимание уделяет пейзажу и натюрморту. Много путешествуя по Северу России, он привозил оттуда интересные графические и акварельные композиции, часть которых становится необходимым материалом для пейзажей, выполняемых гравюрой на дереве. Художник, ставящий в центр своего творчества глубокое и внимательное изучение натуры. Почтенный пишет, рисует и гравирует, стремясь правдиво передать и состояние природы, и настроение, которое им вызывается. В пейзаже «Стога и заходящее солнце» (1976) ксилограф строит всю композицию на борьбе белого с черным. Гиперболизируя состояние вечернего неба, он решает его как мрак, который сопротивляется свету. Сверкающий белый штрих лучей, контражурный свет вокруг кроны дерева и стогов создают то зримое «силовое поле», которое художник как бы стремится остановить во времени и пространстве. Декоративный эффект композиции усиливается и овальной формой куска самшита, на котором гравирует ксилограф, и изящными параллельными штрихами, наносимыми репштихелем.
Э. Д. Мосиэв — один из самых техничных ленинградских ксилографов. Хотя, как ни парадоксально, это полновластное владение материалом и техникой порой порабощает художника и не позволяет ему иногда быть непосредственно-чувственным, простодушно-отзывчивым на то или иное явление, человека, предмет.
Тончайшая игра штрихов, ритм разномасштабных пятен — не самоцель, а средство раскрытия содержания листа. О чем говорят его гравюры? О раздумье. О сосредоточенности человека. Об отношении людей друг к другу и к природе, которая предстает тут в обликах птицы и стремительно взметнувшегося кипариса. Вырастающие из тени фигуры с их удлиненными пропорциями сочетают в себе красоту линии с тональным богатством.
Можно увидеть много особенностей в работе ленинградских художников-ксилографов, но следует подчеркнуть главное: соединение в творчестве ленинградских ксилографов годов верности традициям высокопрофессиональной «петербургской» графики с поиском того нового, без чего не может развиваться никакое художественное течение, никакая школа, сколь ни велики ее прошлые заслуги. На этом пути ленинградские мастера всех поколений достигли многого.